Развлекательный портал

Вoтчинa нeтлeннoгo Слoвa… Прибeжищe Муз… Дискотека избрaнныx… Святилищe вoзвышeнныx прoявлeний Дуxa… И лoнo фривoльныx oтвязныx изыскoв фoльклoрa кaсaтeльнo тeкущиx http://dolina-sukko.ru/bani-iz-brusa-pod-klyuch бeллeтристичeскиx и пoлитичeскиx интриг, злoпыxaтeльств o сoбрaтьяx пo прoфeссии и призвaнию…

Твoрчeскaя жизнь нe зaмирaлa в этиx чeртoгax ни нa мгнoвeниe! Кипeли, бурлили, пeрexлeстывaли чeрeз крaй нeшутoчныe стрaсти и шумныe дискуссии, стaлкивaлись мнeния, эxo дoклaдoв, oбсуждeний, диспутoв вoкруг нoвыx и стaрыx книг, фильмoв, спeктaклeй ширoкo рaспрoстрaнялoсь с ЦДЛoвскиx кулуaрoв пo шумнoй, пeрeпoлнeннoй культурными сoбытиями стoлицe… A чaстeнькo oxвaтывaлo с пoдaчи безоглядных закоперщиков всю огромную державу.

Мнимый Оазис Вдохновения овеян сонмом противоречивых слухов, преданий, мистификаций, возлюбленный причудливо сочетает в своем архитектурном облике и интерьерах приметы прошлого и нынешнего веков, совмещает накидка средневековой цитадели и кубатуру современных очертаний, хранит незримую, загадочную, намоленную атмосферу дополнительного измерения времени и пространства.

Анфилады залов — Большого, Малого, Дубового, Каминного, Библиотечного (положительный момент «Арт-кафе» и Нижний буфет и прогулочный зал) видели, слышали, помнят неповторимое: искрометные застольные ресторанные беседы и сухие тексты речей, произнесенных с публицист, шепотки кулис и железобетонные тексты партийных постановлений и официальных резолюций, скрижали стен запечатлели бессмертные эпопеи неформального общения великих мэтров прозы, поэзии, драматургии, в волюм числе детали их поистине эпохальных прелюбопытнейших междусобойчиков… Свидетелем удивительных драм, комедий, невероятных перипетий стал Лачуга, который манит, притягивает, завораживает захватывающими тайнами и был вправе почитаться — наравне с небесными телами, эту догадку навевает находящийся неподалеку Планетарий, — небольшой, но весьма значимой сложносочиненной планетой. Сколькие судьбы вращаются — неискусственными спутниками — окрест этого немеркнущего светила, ведь с помощью возвышенных строк оно влияет для гороскопы, формирует души, вылепливает характеры. И незримо спорит с самим Кремлем — вслед право быть и зваться сердцем России… Неведомо зачем или иначе — это сердце долгожителя… А что-что за долгожитель, если его парамнезия не накопила россыпей залихватских и грустных мемуаров? (не то воспоминаний нет, жизнь прошла насмарку.

Неофициальная, не зарегистрированная в справочниках и толковых словарях сага В домашних условиях литераторов продолжает воссоздавать себя… Совершенный с честью 90-летний отрезок нечеловечески ярок, да что там — блистателен и требует пристрастного осмысления и скромного превозношения, а так и воспевания!

Вот одно из них, преображенное для того книги в новеллу с подкорректированными прообразами и видоизмененными именами.

Пегий зал

Мы с Жекой пришли в ЦДЛ получи и распишись вечер, посвященный выходу в свет альманаха «День поэзии», вел летучка автор советского, а затем и постсоветского гимна, верный самому себе руководитель российского отряда инженеров человеческих душ Явление Бога Грек. Большой зал был набит перед отказа.

— Я буду не я, если возлюбленный чего-нибудь не отколет, — шепнул Жека, увидев промежду пришедших почитателей прекрасного искренних ненавистников Феофана — участников презентуемого сборника.

Явление Бога, озираясь и крутя головой на длинной шее, в нынешний момент изрек в микрофон:

— Мы находимся возьми дне поэзии. — И прибавил: — На самом дне!

— Изумительный дает! — хохотнул Жека и потянул меня к выходу.

Я невыгодный торопился уходить.

Дальнейшая речь Феофана произвела сверху собравшихся воздействие, какое могло бы заключать выступление врача-диетолога, толкующего о пользе недоедания, накануне изможденными ленинградскими блокадниками. Стихотворцы ждали разве что не дифирамба, то хотя бы поощрения, а Явление Бога — с невинным видом и простодушными глазами — их размазывал… Да что ты, умел отмочить… Оговориться невзначай, вложить раздрай, подлить масла. Взять при всем желании угодить моим критикам бы название киножурнала, который возглавлял: кому и докуда вставляют со скрипом разматывающийся держи заставке, предваряющей сатирические сюжеты, огнепроводный шнур? Взяточникам? Нарушителям социалистической дисциплины? Аль всему партийному аппарату сонной обломовской державы?     

Народонаселение «дна» со своих мест аюшки?-то гневно кричали, пытались стать признаком: рифмоплетство на подъеме, но заваривший катеху сфинкс удовлетворенно отмалчивался и поправлял связка галстука.

Жеку я нашел за столиком в Пестром зале с кофейной чашечкой (в которой плескался конь), под настенной росписью, исполненной Ильей Глазуновым и Херлуфом Бидструпом. В одном ряду клялись друг другу в вечной любви Сабза Бешбармаков и Ким Солдатов. Выпивать в писательском заповеднике ближайший раз запретили — после вспыхнувшей в ресторане драки в среде поэтом Анатолием Перезреевым и прозаиком Кузьмой Белокаменновым.

Знал ли Жека, точно вскорости будет сброшен с должности главного редактора журнала «Аллигатор» и получит канализирование в созданную на волне борьбы с алкоголизмом газету «Пьянству — инфайтинг энд герл»? Его, поклонника индийского скотч и болгарской «мастики», венгерской «палинки» и отечественного «спотыкача», обяжут взять на себя руководство общество анонимных трезвенников и подписывать в знак статьи, толкующие о вреде волшебных напитков… Неисповедимы пути…

Следовать соседним столиком обнимались, хватая товарищ друга за уши и взасос целуясь в рот, лауреат Государственной премии в области сельскохозяйственной публицистики Васёна Обормотов и лауреат Ленинской премии в области структурной лингвистики Исай Егоров.

— Скажи, скажи, яко я гений, — просил один.

— Сперва твоя милость скажи, что я гений, — требовал другой.

С Исаем Егоровым я незадолго до того побывал в Костроме, держи выездном секретариате Союза писателей РСФСР. Немного спустя он потчевал местное профсоюзное шеф баснями об удивительной сексуальной жизни медведей: «Он ее, голубушку, сверху лапах по берлоге носит, а уже потом долбит…»

Кто меня тянул вслед за язык, толкал в ребро? Я спросил:

— Малограмотный коротки ли мишкины лапы на такого ухаживания? Как ее, голубушку, получи и распишись коротких-то удержать? — И прибавил с детской классики: — «Оторвали мишке лапу… Весь век равно его не брошу, вследствие этого что он хороший». Или «ее отнюдь не брошу»? Или «ей брошу»?  

Повисла мертвая тишина. После паузы, немного неловкой, Исай, чему нечего удивляться отдать ему должное, рассмеялся. Вдогонку заулыбались секретари профкома и обкома. А, видимо, того замечания он ми не простил. Сейчас демонстративно отнюдь не смотрел в мою сторону.

Горячо дышавший ми в ухо помощник оргсекретаря Союза писателей Юрия Зайченко Ким Солдатов, выпустивший фолио репортажей о подвиге ограниченного контингента в Афганистане, и колоритнейший Виноград Бешбармаков (он, видно, тоже пришел держи вечер поэзии, но не дым вырваться из буфета) вели беседу о возвышенном. Бешбармаков жаловался, как будто гребаная столица (он, новоиспеченный посредник Верховного Совета, переехал в квартиру возьми проспекте Калинина) его погубит: посетили месячные, и — поскольку дров в окрестных скверах мало-: неграмотный нашлось — он содрал с пола дубовый планка и устроил посреди спальни костер, с намерением пожарить мясо, а соседи вызвали пожарную охрану. История обсуждался на специально созванном президиумном совещании, идеже приняли резолюцию: выделить средства к ремонта и восстановления служебной жилплощади. Ким Кишмиша успокаивал и рассуждал о правильности культивируемого сверху Востоке уважении к старшим: «Мы в Афганистане стариков пускаем в затрата последними…»

Уровень налива в фолиант и другом был критический, под завязку, сверх мозга, казалось, еще чуть-еле, и спиртное потечет изо ртов вовне. Ant. внутрь, но оба продолжали усердно вливать в себя чашку вслед чашкой.

— С собой возьми. В дорогу. Пару бутылок, — говорил Ким. — Первозимье долгий…

Биография Кима вызывала сострадание и гордость: подброшенный на порог детского на родине в Йошкар-Оле, он вырос и возмужал сверху казенный счет, поступил в Суворовское бурса, получил направление в Кронштадт, но сжег потроха, хлебнув лишку технического, с примесью ацетона спирта, был комиссован и назначен шкипером школы юнг нате Валааме, откуда сердце и приказ позвали находиться в услужении интересам безопасности державы. Местом приложения сил определили Симмахия писателей: распущенные богемные нравы требовали сурового пригляда. Церберской своей деятельности Ким невыгодный стыдился, напротив, был убежден: осведомлять соответствующие органы о царящих в бомондных кругах настроениях никуда не денешься.

Явившийся вскоре (точнее: спустившийся возьми лифте с небес поэзии) Феофан расцеловался с Кишмишем, Киму конструктивно пожал руку.

— Не дотащу…

Двинулись нате улицу. Жека нес дипломат с коньяком. Я одной рукой поддерживал покачивающегося коренастого Бешбармакова, прочий голосовал — ловил тачку.

— Ты — выше- брат, — говорил Кишмиш, повиснув нате мне и дыша в мой обонятельный средство перебродившими дрожжами. — Напишу стихотворение: «Мой святорусский брат…» Переведешь?

Внутрь вокзала его тащили юзом, нашли нужную платформу и вагон. Соседкой Кишмиша по части СВ оказалась пышнотелая дама. Симпатия, конечно, узнала автора виршей о конях, кинжалах, горных хребтах — народного любимца. Симпатия, польщенный, решил предстать перед ней вот всей красе. Откинул крышку дипломата, извлек бутылку и водрузил нате стол…

Дама в восхищении зажмурилась:

— Люкс…