Музей Русского Импрессионизма показал коллекцию Спивакова

Влaдимир Спивaкoв зaдумaлся o высoкoм.

Выстaвки чaстныx кoллeкций – oсoбый жaнр в музeйнoм дeлe. Курaтoрaм приxoдится рaбoтaть с мaтeриaлoм, чaстo нe гoмoгeнным, лишeнным кaкoй бы тo ни былo кoнцeпции. Разумеется, в эпоху глобализации, любой уважающий себя коллекционер руководствуется при выборе произведений искусства не столько личным вкусом, сколько финансовым чутьем или диктатом моды. Но к собирательству должен быть талант, формирование коллекции искусства суть творчество.

Если с конца 19 века возникло осознание роли коллекционера, как человека, серьезно влияющего на художественный ландшафт, иногда стоящего у истоков новых направлений в искусстве, то сегодня с уверенностью можно говорить о коллекционировании не только, как о призвании, но и об отдельной профессии, даже предприятии. Многочисленные частные фонды, выросшие из личных коллекций – игроки поважнее государственных институций, обладая значительными финансовыми ресурсами, имеют возможность показывать у себя масштабные проекты ведущих современных художников.

В этой непростой ситуации классические музеи вынуждены бороться за зрителя изо всех сил. Не так давно было найдено гениальное решение противопоставить институту звезд совриска других звезд – коллекционеров.

Открывшаяся в «Музее Русского импрессионизма» выставка коллекции Владимира Спивакова «Увлечения», почти тот самый случай. Дело в том, что «русский импрессионизм» в истории отечественного искусства – период, скажем так, фантомный. Импрессионистами у нас принято называть не последователей Моне и Писарро, а тех, кого минула чаша «передвижничества», кто с импрессионизмом рядом пробегал, причем с опозданием в четверть века, например Константина Коровина. В некотором роде «Музей Русского Импрессионизма» — памятник неизвестному солдату. За неимением материала, музею приходится расширять наше представление об «импрессионизме» до абсурдных пределов – в конце концов все искусство есть чье-то впечатление от окружающего мира.

На первый взгляд «Увлечения», чуть больше девяносто произведений, в основном театральная графика Серебрянного века, компактно, без лишней помпы, втиснутые в пространство полутора этажей, способны подкупить публику своей интимностью. Нас как бы приглашают к Спивакову в гости, и пришли мы именно за тем, чтобы узнать хозяина лучше, или с какой-то другой, неизвестной доселе стороны.

К сожалению, кураторы ограничились этой очевидной идеей – сделать ставку на обаяние владельца. Как любой творческий человек Спиваков прожил яркую жизнь, приятельствовал с другими творческими людьми, в том числе художниками, и вот они тут все на стенах – между кабинетом и гостиной, напоминают хозяину о приятных моментах, посиделках до и после концертов.

Театральная графика «амазонки авангарда» Александры Экстер или ее ученика Павла Челищева, ожидаемый выбор для академического музыканта, разбавлены в коллекции Владимира Спивакова поздним Борисом Жутовским и Степаном Дудником, чьи полотна организаторы, ощутимо поставленные в тупик разнородностью собрания, постарались объединить более чем условной темой танца. Неоакадемист Егор Остров, представленный на выставке аж тремя произведениями или Наталья Нестерова сопровождены в качестве комментария цитатой из Спивакова, возвращающей нас к проблематике собственно «Музея Русского импрессионизма»: «исключительно то самое impression влияет на мой выбор, настроение – главный критерий».

Наконец, подборка подстекольной живописи, западноевропейский лубок конца XIX века, ежегодно приобретаемый Владимиром Спиваковым на блошином рынке Кольмара во время музыкального фестиваля, завершает «единство многообразия» с напрочь отсутствующей драматургией.

Комментирование и размещение ссылок запрещено.

Обсуждение закрыто.